Тимотеус Вермюлен, Робин ван ден Аккер
Метамодернизм – это не устоявшаяся или не нарождающаяся структура восприятия, но доминирующая культурная логика современности. Можно воспринимать его как попытку нашего поколения преодолеть постмодернизм и как общую реакцию на чреватый кризисами настоящий момент.
Экосистема жестоко разрушена, финансовая система становится все более и более неуправляемой, и геополитическая структура, изначально будучи неоднородной, в последнее время все больше обнаруживает свою нестабильность. Этот тройной кризис вызывает серьезные сомнения, дает повод для размышлений о наших предположениях и, одновременно с этим, в буквальном смысле слова накаляет культурные дебаты и провоцирует расшатывание догматов. История, похоже, стремительно продолжает двигаться за пределами своего поспешно объявленного конца.
Более того, с начала нового тысячелетия демократизация дигитальных технологий, методов и инструментов привела к переходу от логики постмодернистских медиа, характеризующейся телеэкраном и зрелищем, киберпространством и симулякром, к метамодернистской логике творчески активных любителей, социальных сетей и местных СМИ – к тому, что теоретик культуры Казис Варнелис называет «сетевой культурой» [1].
Тем временем, архитекторы и художники все чаще отказываются от эстетических заповедей деконструкции, паратаксиса и пастиша ради эст-этических идей реконструкции, мифа и метаксиса. Эти художественные проявления выходят за рамки изношенных чувств и пустотных практик постмодернизма, не отбрасывая радикально его методы и техники, но интегрируя их и направляя в иные русла. В политике, так же, как и в культуре и во всем прочем, из постмодернизма возникает и вырастает восприимчивость, подобно недиалектическому Aufhebung (восхождение), отрицающему постмодернизм, но при этом сохраняющему некоторые его свойства.
То, что мы сейчас наблюдаем, есть явление новой культурной доминанты — метамодернизма.
Мы видим в метамодернизме, прежде всего, структуру восприятия, которую, согласно Раймонду Уильямсу, можно определить как «определенное качество социального опыта […] с исторической точки зрения отличное от некоторых других качеств, формирующее чувства целого поколения или эпохи». [2] Метамодернизм, следовательно, также эвристический лейбл, соответствующий последним изменениям в эстетике и культуре, и стремление исследовать эти изменения. Поэтому, когда мы говорим о метамодернизме, мы не имеем в виду конкретное направление, специфический манифест или набор теоретических или стилистических конвенций. Иными словами, мы не пытаемся, как делал Чарльз Дженкс, собрать, классифицировать и систематизировать творчество того или иного художника или архитектора. [3] Мы стараемся наметить, следом за Джеймсоном, «культурную доминанту» того или иного этапа в развитии современности. [4]
Мы исходим из методологического предположения о том, что доминантные культурные практики и эстетические восприимчивости определенного периода создают «дискурс», который выражает общие культурные настроения и сходный образ действий, «делания» и мыслей. Таким образом, преимущество разговора о структуре восприятия (или культурной доминанте), как показал Джеймсон, состоит в том, что вы не «уничтожаете различия, описывая идею исторической эпохи как массивную гомогенность. [Это] понятие, которое допускает существование широкого спектра весьма различных, но взаимосвязанных свойств». [5]
Эти различные, но взаимосвязанные свойства могут быть иначе охарактеризованы как «отходы» прошлого, или как «всходы», свидетельствующие о новом дне и другой эпохе [6] . Возможно, постмодернизм миновал, возможно, он «испустил дух», но, как справедливо возразил Джош Тот, говорить о его смерти значит говорить и о его жизни после смерти. «Смерть постмодернизма (как и всякая смерть) также может быть воспринята и как передача, предоставление некоего наследия, эта смерть (как и всякая смерть) также является продолжением жизни, переходом». [6] Дух постмодернизма, как и дух модернизма, продолжает преследовать современную культуру.
Другие начали теоретизировать на тему возникающих структур восприятия, которые, может быть (а, может быть, и нет), станут доминантными в будущем (не столь уж близком). Наиболее очевидные примеры такого рода явлений — это все те практики, которые ассоциируются с «простыми смертными». Некоторые теоретики утверждали, например, что такие практики указывают, в конце концов, в сторону altermodernity, на будущее за пределами современности, какой мы ее знаем сегодня. В этой связи не важно, согласны мы или не согласны с этими видениями будущего. Важно то, что наша современная культура делает эти видения возможными, вернее, что она создает дискурс о возможности видения как такового.
Метамодернизм, как мы его видим, это не устоявшаяся и не нарождающаяся структура восприятия, но доминирующая культурная логика современности. Как мы надеемся показать, метамодернистская структура восприятия может быть понята как попытка поколения преодолеть постмодернизм и как общий ответ на чреватый кризисами настоящий момент. Всякая структура восприятия выражается в различных культурных практиках и в широком спектре эстетических восприимчивостей. Эти практики и восприимчивости формируются социальными условиями (и формируют их), они возникают как реакция на предыдущие поколения и в предчувствии вероятных сценариев будущего. Мы утверждаем, что нынешняя структура восприятия вызывает постоянное раскачивание между (отсюда: мета- ), казалось бы, модернистскими стратегиями и, казалось бы, постмодернистскими тактиками, а также ряд практик и восприимчивости, безусловно находящихся за пределами (отсюда: мета-) этих изношенных категорий.
Метамодернистская структура восприятия вызывает раскачивание между модернистским стремлением к смыслу и постмодернистским сомнением касательно смысла всего этого, между модернистской искренностью и постмодернистской иронией, между надеждой и меланхолией, между эмпатией и апатией, между единством и множественностью, между чистотой и коррупцией, между наивностью и искушенностью, между авторским контролем и общедоступностью, между мастерством и концептуализмом, между прагматизмом и утопизмом. Итак, метамодернизм — это раскачивание. Он выражает себя в динамике. Но нужно быть осторожными, чтобы не воспринимать это раскачивание как некий баланс; это скорее маятник, раскачивающийся между многочисленными, бесчисленными полюсами. Всякий раз, когда метамодернистский энтузиазм тянет в сторону фанатизма, гравитационная сила тянет его назад, к иронии; как только ирония двигает его в сторону апатии, гравитационная сила тянет его назад, к энтузиазму.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Digimodernism. How new technologies dismantle the postmodern and reconfigure our culture. Алан Кирби делает аналогичное заявление относительно конца постмодернизма и возникновения сетевой культуры. Хотя его книга полна проницательных наблюдений и провокационна, он склоняется к полному отрицанию, игнорируя парадоксы и возможности интернет-культуры.
[2] Raymond Williams (1977). Marxism and Literature. Oxford: Oxford University Press, p. 131
[3] См., например: Charles Jencks (1977). The Language of Post-Modern Architecture. New York: Rizzoli.
[4] Джеймсяон также использует концепцию «структуры восприятия» Уильяма для развития свей идеи культурной доминанты
[5] M. Hardt and K. Weeks. (2000). The Jameson Reader. Oxford: Blackwell Publishing, pp, 190-191.
[6] R. Williams, p. 122
[7] J. Toth (2010). The Passing of Postmodernism. New York: State University of NewYork, p. 2
МЕТАМОДЕРНИСТСКИЕ СТРАТЕГИИ
Модернизм ассоциируется с такими различными политиками как утопизм, формализм, функционализм, серийность, искусство ради искусства, бродяжничество, синтаксис, беспокойство, тревога, потоки сознания, киноаппарат, кубизм, Разум, травма, массовое производство и шизофрения. Постмодернизм, как правило, связывается с такими различными стратегиями, как антиутопизм, исключительная гибкость позднего капитализма, «конец истории», формализм, difference (различАние), релятивизм, ирония, пастиш, затухание аффекта, потребительство, мультикультурализм, деконструкция, постструктурализм, киберпространство, виртуализация, плюрализм, паратаксис, «unrepresentable», и Interesse (интерес). Французский философ культуры Жак Рансьер далее предположил, что и тот, и другой выражают демократизацию отношений между говоримым и видимым.
Метамодернизм также проявляется в разнообразных моделях мышления, практиках, формах искусства, техниках и жанрах. Самым наглядным образом он проявился в возникновении Нового Романтизма. Такие художники, как Олафур Элиассон, Грегори Крюдсон, Кэй Донэчи, Дэвид Торп и такие архитекторы, как Херцог и де Мерон, теперь не только деконструируют общие места, но и стремятся их реконструировать. Они преувеличивают их, мистифицируют, остраняют. Но они делают это с намерением восстановить их смысл. Чтобы создать внутри общего места необщее. Многие из этих художников опираются на философию Шлегеля и Новалиса. Многие адресуются к картинам Каспара Давида Фридриха и Бёклина. Некоторые осознанно возвращаются к фигуративным практикам. Их работы изображают грандиозные пейзажи, руины, одиноких странников. (Скажем в скобках, что именно это «движение» впервые обратило наше внимание на закат постмодернизма и восход чего-то иного.)
Далее метамодернистская восприимчивость нашла свое выражение в том, что арт-критик Йорг Хайзер назвал «романтическим концептуализмом». Хайзер определяет романтический концептуализм как тенденцию в концептуальном искусстве, как современном, так и старом, заменяющую рациональное эмоциональным, а расчет – логикой совпадений. Это также выразилось в перформатизме. Немецкий исследователь Рауль Эшельман определяет перформатизм как акт «умышленного самообмана». Это манифестация правды, которая не может быть правдой, создание целостной, когерентной идентичности, которая не может существовать. Эшельман обращается к столь различным работам и текстам, как архитектура Kляйгуса, «Пи» Яна Мартела и «Амели». В кино, это проявляется, прежде всего, в «quirky». В поп-музыке — в «Freak Folk» Энтони Джонсона, «Akron Family» и у Дивендры Банхарта, но также и в трогательных балладах «Best Coast». Это соприкасается с такими течениями как ремодернизм, реконструктивизм, новая искренность и стакизм. В уникальных произведениях таких художников и писателей, как Рагнар Kьяртанссон, Марихен Данц, Роберто Боланьо и, возможно, даже Дэйв Эггер. Только подумайте о таких явлениях, как реструктурирование финансовой системы, «Да, мы можем!» Обамы или энвайронментализм. И т. д., и т. п.
Можно возразить, что эта множественность стратегий отражает множественность структур восприятия. Тем не менее, все они имеют нечто общее, а именно: типично метамодернистское раскачивание, безуспешную тяжбу между двумя противоположными полюсами. Например, в попытках Баса Яна Адера бросить вызов космическим законам и силам природы, чтобы сделать постоянное преходящим, а преходящее постоянным, это выражается в драматической борьбе между жизнью и смертью. Например, в стараниях Жюстин Курланд наделить заурядное таинственностью и знакомое — видимостью неведомого, это выглядит менее зрелищно, подобно безуспешной тяжбе между культурой и природой. Но оба этих художника берут на себя задачу или роль, которую, как они оба знают, они не смогут выполнить и не должны были бы выполнять: сведение воедино двух полюсов. И оба подразумевают Новалиса: открытие новых земель на месте старых. Странных новых земель. Невыносимых новых земель. И, тем не менее, новых земель.
Перевод с английского: Некод Зингер
https://dvoetochie.org/2014/06/19/metamodernism/
Люк Тернер, 2011
1. Мы признаем колебания естественным порядком мира.
2. Мы должны освободиться от инерции, возникшей в результате столетия модернистской идеологической наивности и циничной неискренности ее антонимичного внебрачного ребенка.
3. Отныне движение будет разрешено посредством колебания между положениями с диаметрально противоположными идеями, действующими подобно пульсирующим полярностям колоссальной электрической машины, приводя мир в действие.
4. Мы признаем ограничения, присущие всякому движению и опыту, и тщетность любых попыток выйти за установленные в них границы.
Существенная незавершенность системы должна вызывать необходимость приверженности не для того, чтобы достичь поставленной цели или быть рабами ее курса, а скорее для того, чтобы через посредника подглядеть некую скрытую внешнюю сторону. Существование обогащается, если мы приступаем к нашей задаче так, как будто эти пределы могут быть преодолены, поскольку такое действие разворачивает мир.
5. Все вещи захвачены безвозвратным скольжением к состоянию максимального энтропийного несходства. Художественное творение обусловлено порождением или выявлением этих различий. Аффект в зените - это непосредственное переживание различия в себе. Роль искусства должна заключаться в исследовании перспектив своих парадоксальных амбиций, путём подталкивания крайностей к присутствию.
6. Настоящее является признаком двойного рождения непосредственности и устаревания. Сегодня мы ностальгисты в той же мере, что и футуристы. Новые технологии позволяют одновременно наблюдать и разыгрывать события с множества позиций. Эти возникающие сети не только не сигнализируют о кончине истории, но и способствуют ее демократизации, освещая разветвляющиеся пути, по которым великие нарративы могут продвигаться здесь и сейчас.
7. Точно так же, как наука стремится к поэтической элегантности, художники могут принять на себя поиск истины. Вся информация является основанием для знания, будь то эмпирическое или афористическое, независимо от его истинности. Мы должны принять научно-поэтический синтез и осознанную наивность магического реализма. Ошибка порождает смысл.
8. Мы предлагаем прагматический романтизм без всяких идеологических привязок.
Таким образом, метамодернизм следует определить как подвижное состояние между и за пределами иронии и искренности, наивности и осведомленности, релятивизма и истины, оптимизма и сомнения, в погоне за множеством разрозненных и неуловимых горизонтов. Мы должны идти вперед и колебаться!
Люк Тёрнер (2015)
Метамодернизм — термин, который привлек большое внимание за последние несколько лет как средство формулировки изменений, происходящих в современной культуре, которая, как принято считать (и наше поколение на интуитивном уровне это осознает), перешагнула состояние постмодернизма последних лет 20-го века. В результате множественных кризисов последних двух десятилетий (изменений климата, финансовых спадов, а также обострений глобальных конфликтов) мы стали свидетелями возникновения явного и общего желания к изменениям, к тому, что преждевременно было провозглашено «Концом истории».
Наше поколение взрослело в атмосфере 80-х и 90-х на Симпсонах и Южном парке, в которых ирония и цинизм культуры постмодернизма стали неотъемлемой установкой, проникшей в нас. Однако, несмотря или вопреки этому явлению, сильное желание понять смысл и созидательное поступательное движение (прогресс), а также экспрессию, привело к формированию современного состояния доминантной культуры.
Поскольку постмодернизм характеризовался такими чертами, как деконструкция, ирония, стилизация, релятивизм, нигилизм и отречение от общих концепций (с целью создания карикатуры), дискурс о сущности метамодернизма будет охватывать процесс возрождения искренности, надежды, романтизма, влечения и возврата к общим концепциям и универсальным истинам до тех пор, пока мы не лишимся всего того, что было усвоено нами в рамках культуры постмодернизма.
Таким образом, вместо ознаменования возврата к наивным идеологическим позициям модернизма, метамодернизм провозглашает, что наше время находится в состоянии колебания между аспектами культур модернизма и постмодернизма. Мы рассматриваем манифест метамодернизма в качестве сочетания просвещенной наивности, прагматического идеализма, умеренного фанатизма и колебаний между иронией и искренностью, конструкцией и деконструкцией, апатией и влечением, пытаясь достичь состояния превосходства (трансцендентности), как будто бы оно находилось в пределах нашей власти. Поколение метамодернизма осознает, что мы можем быть ироничными и искренними одновременно; одно необязательно должно притеснять другое.
Использование приставки «мета» берет свое происхождение из платоновского термина metaxis, описывающего колебание и одновременность между двумя абсолютно противоположными понятиями. Такое использование термина было предложено голландскими культурологами Тимотеусом Вермюленом и Робином ван дер Аккером в их совместном научном труде, опубликованном в 2010-м году, под названием «Заметки о Метамодернизме», породившем целый научно-исследовательский проект, одноименный веб-сайт, а также многочисленный ряд выставок и симпозиумов, на которых целый ряд международных академиков, поэтов, писателей и художников поддержали данную идею.
Согласно идеям Вермюлена и ван дер Аккера, свойство колебания метамодернизма не должно рассматриваться как некий баланс: «скорее, это маятник, раскачивающийся между 2,3,5,10, бесчисленными множествами полюсов. Каждый раз, когда энтузиазм метамодернизма качается в сторону фанатизма, серьезность направляет его обратно к иронии; в этот же момент ирония колеблется в сторону апатии, и тогда серьезность (равновесная сила[1]) движет ее обратно в сторону энтузиазма».
Чувствительность метамодернизма можно увидеть в фильмах Уэса Андерсона, Миранды Джулии, и Спайка Джонса; в музыкальных композициях групп Arcade Fire, Bill Calahan, и Future Islands; в телевизионных передачах Дэвида Фостера Уоллеса, Зэдди Смит, Роберто Болано; в поэзии Джасмин Дрим Вагнер, Софии Коллинз и квази-мистическом мультимедийном проекте NewHive offerings Мелиссы Бродер.
В визуальном искусстве мы видим переход от иллюзорных, абстрактных острот от YBA’s[2], или бессмысленно преувеличенных иронических безделушек Джеффа Кунса, к сцеплению с материальностью, влечением и возвышением, что мы можем увидеть в работах художников Олафура Элиассона, Питера Дойга, и Гвидо ван дер Верва.
Наш век — это век, в котором процветает спекулятивный образ мышления, раскрываемый в таких философских учениях, как спекулятивный реализм и объективно ориентированная онтология, и в таких движениях, как движение Occupy, Tea Party, а также восстаниях экстремистских политических фракций (к лучшему это или к худшему), процветающих благодаря сетевой культуре. Тем не менее, метамодернизм сам по себе не является философским или творческим движением до тех пор, пока он не определяет и не очерчивает закрытую систему мышления, или не диктует специфические эстетические ценности и методы. Данная речь не является манифестом, несмотря на то, что я как художник не мог устоять перед искушением представления его таковым, сравнив с моим манифестом 2011 года, одновременно определившим и поддержавшим дух метамодернизма; одновременно логически последовательным и абсурдным, серьезным и обреченным на провал, но все еще оптимистичным и полным надежд.
Метамодернизм не предлагает утопическое мировоззрение, вопреки тому, что он описывает атмосферу, в которой сильное желание утопий, несмотря на их бесполезную сущность, набирает силу. Таким образом, дискурс метамодернизма имеет скорее описательный, нежели предписывающий характер; включенные средства формулировки предстоящих изменений ассоциируются со структурой чувства, для которой терминологии постмодернистской критики стало недостаточно и будущее которой все еще требует построения.
Перевод: Анастасия Устинова
Эта статья была впервые опубликована на сайте Queen Mob's Teahouse / Berfrois в январе 2015 года и была адаптирована из доклада, представленного в Королевском колледже искусств в ноябре 2014 года.
Metamodernism: A Brief Introduction
Гари Форрестер (30 ноября 2013)
В первом десятилетии нового тысячелетия в ряде статей звучали призывы к новой парадигме искусства и культуры, призванной заменить постмодернизм, который явно изжил себя и больше не отражает доминирующий творческий дух нашего времени.
Начиная с 2010 года, многие теоретики культуры в Европе, Америке и Австралии развивали эти идеи. Таким образом происходило распространение и рост новых идей.
Эта попытка дать определение метамодернизма не первая в своем роде, и я надеюсь, что она не будет последней. В ней предлагается установить основные принципы, на которые опирается новая парадигма.
• Прежде всего, метамодернизм - это образ жизни, а также способ мышления и чувствования. Это не набор предписывающих правил и не абстрактная мысль, не имеющая последствий в мире, в котором мы живем. Речь идет о бытии и становлении - индивидуальном и коллективном.
• Метамодернизм опирается на две доминирующие культурные и художественные парадигмы двадцатого века и различает их. Он безоглядно возвращается к поиску смысла, общих связей и ценностей Модернизма, но через призму знаний, перспектив, разнообразия и скептицизма Постмодернизма. Метамодернизм признает свой долг перед предшественниками и не отказывается от них.
• Метамодернизм основан на невинности, на благословении и мудрости каждого нового ребенка, который рождается в нас. Он утверждает, что при отсутствии фундамента невинности, не на чем строить новое. Невинность - это то, с чего начинается жизнь в этом мире.
• Метамодернизм не имеет догм. Он не привязан ни к какой конкретной религиозной вере или отсутствию этой веры. Он не привязан к национальным границам или другим искусственным барьерам между людьми. Он пытается определить "высший общий фактор" из всего многообразия духовных проявлений во времени, преодолевая искусственные границы.
• Открытость к метамодернизму предполагает открытость к уязвимости и случайным ошибкам, как очевидным рискам в поиске ценностей. Без риска нет возможности для роста.
• Метамодернизм включает в себя поиск радости и бережное отношение к ней, когда она найдена.
• Некоторые описывают метамодернизм как вечное колебание между двумя экзистенциальными полюсами, которые характеризуются модерном и постмодерном. Хотя эта метафора и имеет ценность, она предполагает условия неопределенности и индивидуализма, которые более характерны для постмодернизма. Метамодернизм, который признает и уважает ценности и перспективы модернизма и постмодернизма, предпочитает метафору корабля, который ремонтируется и обновляется по мере его плавания, или дворца, который постоянно модернизируется и становится более красивым и прочным.
• Становление - это все. Само путешествие не менее важно, чем любой воображаемый пункт назначения. А воображаемый пункт назначения - это неизменно "дом". Как сказал поэт-модернист Т.С. Элиот, " Мы не оставим исканий, И поиски кончатся там, Где начали их; оглянемся, Как будто здесь мы впервые".
• Еще до того, как у него появилось название, метамодернизм в 1990-е годы будоражил сердца некоторых художников, писателей, поэтов, кинематографистов, музыкантов, архитекторов, общественных групп и лидеров, а также других представителей многих слоев общества - публичных и частных, возвышенных и скромных.
Ограниченность отстраненности и иронии постмодернизма ощущалась и признавалась, а риск искренности, обращения к мудрости детства и превратностям опыта приветствовался. Те, кто был недоволен постмодернизмом, не искали активно парадигму - они искали лучший способ понимания общего опыта, синтеза, объединения и вовлечения. Метамодернизм - это не более чем ярлык, навешиваемый на эти желания.
• Слово - метамодернизм - несложное. "Мета" происходит от греческого, означает "после" или "позже по времени", иногда усиливается понятием получения более высокой ступени естественного развития. Например, "метаморфоза" описывает постепенное изменение структуры или привычек животного (скажем, головастика или гусеницы) во время его нормального роста.
• Метамодернизм основан на предпосылке, что нас - всех нас - объединяет гораздо больше, чем разделяет. Отсюда следует вопрос: "Кто такие "мы"?". Для метамодерниста "мы" не ограничивается каким-либо определенным полом или вероисповеданием, или расой, или этнической принадлежностью, или сексуальной ориентацией, или способностями, или возрастом. "Мы" не ограничены даже нашим видом, или нашим поколением, или живым, или одушевленным. Сама Земля, и все, что она содержит, и все, что она когда-либо содержала, и вся Тайна, которая всегда окутывала ее, - это "мы".
• Метамодернизм основан на простом и детском доверии: что существуют такие вещи, как истина и ценность, и что самость может быть пробуждена к ним. Например, внутри себя мы можем обнаружить искры божественности (как бы ни понималось это слово в зависимости от культуры и человека), которые присутствовали в нас всегда. Метамодернизм предполагает, что открытие, признание и выражение таких истин и ценностей стоит того, чтобы искать их.
• Проще говоря, метамодернизм - это современная версия вечного поиска существования и проявления любви во всех ее формах.
В 2013 году на сайте «Исследование метамодернизма», новозеландско-австралийский музыкант, композитор, писатель, поэт и историк Гари Форрестер (Gary Forrester) разместил статью «Определение Метамодернизма», в которой обозначил сушностные характеристики этого направления.